Стихи о собаках

Дворовых собак

по-особому холят

за то, что они,

на луну подвывая,

от будки до дома

все ходят и ходят

под гулкою проволокой.

Как трамваи...

 

Я их не тревожу.

Я с ними не знаюсь.

За это

они меня вправе облаивать...

Но жарко читать мне

спокойную надпись:

«Собак без ошейников

будут вылавливать».

 

За что их?

За внешность?

За клочья репейника?

За пыльную шерсть?

За неясность породы?

За то, что щенками

доплыли до берега?

Доплыли

и стали ошибкой природы?..

 

Собаки-изгои.

Собаки-отшельники.

Надрывней поминок.

Ребёнка добрее.

Они бы надели

любые ошейники, надели бы!

Если б ошейники грели.

 

За что их?

У них же –

душа нараспашку.

Они ж

в Человечество верят

отчаянно!..

И детское:

«Мама, купи мне собачку...» –

в собачьих глазах

застывает печалинкой...

 

И вот, –

разуверившись в добрых волшебниках,

последнюю кость

закопав под кустами, –

собаки,

которые без ошейников,

уходят в леса.

Собираются в стаи...

 

Ты знаешь,

у них уже –

волчьи заботы!

Ты слышишь:

грохочут

ружейные полымя!

Сегодня мне снова

приснятся заборы.

И лязги цепные

за теми заборами.

Р. Рождественский

 

Дачники

1.

Брызгая лужами у ворот,

Ветер мчит босиком по улице.

Пригорок, как выгнувший спину кот,

Под солнцем в сонной дремоте щурится.

 

Радость взрослых и детворы!

Долой все задачи и все задачники!

Да здравствуют лодки, грибы, костры!

И вот из города, из жары

С шумом и грохотом едут дачники.

 

Родители любят своих ребят

И, чтобы глаза малышей блестели,

Дарят им кошек, птенцов, щенят,

Пускай заботятся и растят.

Хорошему учатся с колыбели!

 

И тащат щенята с ранней зари

С хозяев маленьких одеяла.

Весь день раздается: – Служи! Замри! –

Нет, право же, что там ни говори,

А добрых людей на земле немало!

 

2.

Ветер колючий листву сечёт

И, по-разбойничьи воя, кружит.

Хлопья седые швыряет в лужи

И превращает их в ломкий лёд.

 

Сады, нахохлившись, засыпают,

В тучи закутался небосклон.

С грохотом дачники уезжают,

Машины, простудно сопя, чихают

И рвутся выбраться на бетон.

 

И слышат только седые тучи

Да с крыш галдящее вороньё,

Как жалобно воет, скулит, мяучит

На дачах брошенное зверьё.

 

Откуда им, кинутым, нынче знать,

Что в час, когда месяц блеснёт в окошке

(Должны же ведь дети спокойно спать!),

Родители будут бесстыдно лгать

О славной судьбе их щенка иль кошки.

 

Что ж, поиграли – и с глаз долой!

Кончилось лето, и кончились чувства.

Бездумно меняться вот так душой –

Непостижимейшее искусство!

 

А впрочем, «звери» и не поймут,

Сердца их все с тою же верой бьются.

Они на крылечках сидят и ждут

И верят, глупые, что дождутся...

 

И падает, падает до зари,

Как саван, снежное покрывало...

Конечно же, что там ни говори,

А «добрых» людей на земле немало!

Э. Асадов

 

Стихи о рыжей дворняге

Хозяин погладил рукою

Лохматую рыжую спину:

– Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,

Но все же тебя я покину.

 

Швырнул под скамейку ошейник

И скрылся под гулким навесом,

Где пестрый людской муравейник

Вливался в вагоны экспресса.

 

Собака не взвыла ни разу.

И лишь за знакомой спиною

Следили два карие глаза

С почти человечьей тоскою.

 

Старик у вокзального входа

Сказал: – Что? Оставлен, бедняга?

Эх, будь ты хорошей породы...

А то ведь простая дворняга!

 

Огонь над трубой заметался,

Взревел паровоз что есть мочи,

На месте, как бык, потоптался

И ринулся в непогодь ночи.

 

В вагонах, забыв передряги,

Курили, смеялись, дремали...

Тут, видно, о рыжей дворняге

Не думали, не вспоминали.

 

Не ведал хозяин, что где-то

По шпалам, из сил выбиваясь,

За красным мелькающим светом

Собака бежит задыхаясь!

 

Споткнувшись, кидается снова,

В кровь лапы о камни разбиты,

Что выпрыгнуть сердце готово

Наружу из пасти раскрытой!

 

Не ведал хозяин, что силы

Вдруг разом оставили тело,

И, стукнувшись лбом о перила,

Собака под мост полетела...

 

Труп волны снесли под коряги...

Старик! Ты не знаешь природы:

Ведь может быть тело дворняги,

А сердце – чистейшей породы!

Э. Асадов

 

Котябрь

Такой взъерошенный и злой,

Котябрь мяукал ветром в щели

И первый снег кружил юлой,

И грел теплом последним еле.

 

Просился в дом. Мол, им, котам,

В Дакотах ихних, Юкотанах

Тоскливо в дым, пустынно там

И жизнь всегда на чемоданах.

 

Он выл в окно: - ну подбери!

Прошу приют, немного ласки.

Мы все ручные котябри –

Царапал дверь и строил глазки.

 

И я пустил его домой.

И он ко мне ввалился шатко,

Облезлый хвост пуша трубой.

Не слон и даже не лошадка.

 

Обнюхал кухню, где еда.

Прилёг в углу, бурча желудком,

И поселился навсегда,

Хотя просился лишь на сутки.

 

Я без претензий, но теперь,

Рыча как сто абракадабр,

Лохматой шкурой трётся в дверь

И снегом сыпет новый Ябрь.

М. Придворов

 

У подъезда

Чёрный кот, немой проситель

Скромно смотрит у двери:

– Пропустите, пропустите,

Я приехал из Твери.

 

Я, краёв далёких житель,

Навестить хотел бы вас.

Дверь в подъезде придержите,

Я войду в него сейчас.

 

Не прошу у вас борща я,

И конфетного драже,

Я вам честно обещаю

Не курить на этаже.

 

Я мяукать тут же брошу,

Тише мыши стану весь.

Пропустите, я хороший

И могу три дня не есть.

 

Чёрный кот, бродяга старый,

Не отводит рыжих глаз.

На морозе дышит паром

И заглядывает в нас.

М. Придворов

 

Ещё одна дума о коте

Дворовый дух в кошачьей шкуре

Не пьет коньяк, сигар не курит.

Походкой мягкой гутаперчив

И важен, как Уинстон Черчилль.

 

Он не читает нот и писем,

Он откровенно независим

От предсказуемости многих

Голодных или одиноких.

 

Он чует вкус мясной в подъездах,

Он слышит рыб и тех, кто ест их,

И хруст замёрзшего минтая

У стен кирпичных осязает.

 

Копаясь в россыпи отбросов,

Дворовый дух – почти философ.

И размышляет как Сенека,

Достав объедок из-под снега,

 

Не о величии и власти,

Не о еде в кошачьей пасти,

И не о счастье в райских кущах,

А лишь о радости текущей.

 

Он может спать с утра до ночи.

Он неподкупен, между прочим,

Но в благодарность за колбаску

Лизнёт твою ладонь с опаской.

М. Придворов

 

Кошка Без–

Как одиноко быть бездомной кошкой,

Чесать лишай дурацких неудач,

Давиться жизнью, от которой тошно

И ждать, когда появится палач.

 

В обличьи пса, в подличьи человека,

С рукой кормящей и рукой с ножом.

К его ногам броситься нелепо

И снова ошибиться этажом.

 

Не станет батарея брачным ложем,

Хоть вой тоску ночами на луну.

Домашние не воют. Эта может

Терзать свою душевную струну.

 

Как трудно вспоминать (и не давиться)

Консервы грёз и детских миражей,

Забытые в далёком прошлом лица,

Глотая боль как маленьких мышей.

М. Придворов

 

Волкодав

Из-за пазухи вынув щенка-сироту,

Обратился Хозяин со словом к Коту:

«Вот что, серый! На время забудь про мышей:

Позаботиться надобно о малыше.

Будешь дядькой кутёнку, пока подрастёт?» –

«Мур-мур-мяу!» – согласно ответствовал Кот.

 

И тотчас озадачился множеством дел –

Обогрел и утешил, и песенку спел.

А потом о науках пошёл разговор:

Как из блюдечка пить, как проситься во двор,

Как гонять петуха и сварливых гусей...

Время быстро бежало для новых друзей.

 

За весною весна, за метелью метель...

Вместо плаксы-щенка стал красавец кобель.

И, всему отведя в этой жизни черёд,

Под садовым кустом упокоился Кот.

Долго гладил Хозяин притихшего Пса,

А потом произнёс, поглядев в Небеса:

«Все мы смертны, лохматый...

                        Но знай, что душа

Очень скоро в другого войдёт малыша!»

 

Пёс послушал, как-будто понять его смог,

И... под вечер котёнка домой приволок.

Тоже – серого! С белым пятном на груди!..

Дескать, строго, Хозяин, меня не суди!

Видишь, маленький плачет? Налей молока!

Я же котику дядькой побуду пока...

М. Семёнова